есть же Третьяковская галерея, концентрирующая в своих коллекциях лучшие произведения изобразительного искусства, так почему же не создать свой музей и для архитектуры?

В 1919 году Щусев опубликовал в «Известиях» статью «Строительство музеев архитектуры», а его же публикация 1935 года в «Архитектурной газете» называлась «Музей повысит мастерство (каким должен быть музей архитектуры)». К этому времени в Донском монастыре уже существовал ведомственный музей при Всесоюзной академии архитектуры, куда свозились детали разрушаемых в Москве памятников русского зодчества — храма Христа Спасителя, Триумфальной арки, Сухаревой башни. Щусев консультировал этот музей, открытый, главным образом, для специалистов.

Масштаб разрушений, вызванных Великой Отечественной войной, обозначил жизненную необходимость в расширении деятельности по изучению архитектурного наследия, благодаря чему Щусеву удалось воплотить в жизнь свою многолетнюю идею о создании полноценного музея, открытого для всех желающих. Он же и стал первым директором вновь образованного Музея русской архитектуры, и по сей день располагающегося на Воздвиженке. Удивительно откуда у Щусева брались на все силы и время, не зря в дружеских беседах иногда он называл себя «вечным стахановцем».

И это не было преувеличением. В трудовой книжке Алексея Викторовича, хранящейся в Отделе рукописей ГТГ, первая запись гласит: «Общий трудовой стаж 40 лет» (привычные для каждого советского человека трудовые книжки были введены с 1939 года, тогда многим гражданам с дореволюционным стажем пришлось его подтвердить документами — у бережливого Щусева все это имелось). Несмотря на солидный возраст, виртуозная фантазия архитектора по-прежнему не имела границ.

Он работал, мыслил, созидал почти каждую свободную минуту. В архиве ГНИМА сохранились рисунки поверх различных документов и официальных бумаг, сделанные Алексеем Викторовичем на заседаниях Ученого совета музея. На них чего только нет — это и замыслы, которым не суждено уже осуществиться. А быть может, и воспоминания — силуэты зданий, образы причудливых скульптур. Они потому и ценны, что к ним как бы случайно прикасалась рука Щусева, не устававшего обдумывать новые идеи. Рисовал он всегда, убеждая своих сотрудников: «Голова и рука должны идти вместе. Голова думает лучше — хуже рука. Рука спешит вперед, голова — плохо. Хорошее толкование художественной идеи, недостаточно без хорошего рисунка, — что и бывает чаще у нас архитекторов, не умеющих хорошо рисовать»[315].

Ученик Щусева, архитектор Николай Дмитриевич Виноградов рассказывал на заседании ученого совета музея в 1950 году:

«Как всем вам известно, 24 мая 1945 года товарищ Сталин в беседе с генералами, победившими Гитлера, высказал свою мысль о делах и заслугах русского народа (речь идет о знаменитом приеме в Кремле, на котором был и сам Щусев, приглашение на банкет хранится в ОР ГТГ. — А. В.). Я думаю, что под впечатлением этой речи и возникла идея создания Музея русской архитектуры в Управлении по делам архитектуры, и я думаю, что не без участия Алексея Викторовича, — очевидно, он принимал участие в этих делах. Во всяком случае, Управление по делам архитектуры вошло с ходатайством в Совет Министров РСФСР (тогда еще Совнарком), а Совнарком РСФСР обратился в Совнарком СССР об организации Музея русской архитектуры, и 12 октября 1945 г. Совнарком СССР разрешил Совнаркому РСФСР организовать Государственный музей русской архитектуры в Москве. Собственно, с этого года и можно считать, что началось рождение музея.

Был проведен ряд совещаний в Комитете по делам искусств и в других органах, где выносились решения о создании междуведомственной комиссии, которая должна рассмотреть все фонды музеев, выделить из них необходимые материалы для организации Музея русской архитектуры и т. д. Это продолжалось до 10 мая, когда было утверждено положение о музее в Управлении по делам архитектуры, определявшее его задачи и цели. И только 16 марта 1946 года Совнарком РСФСР утвердил Алексея Викторовича директором музея.

Когда Алексей Викторович вступил в свои обязанности, в это время уже существовал небольшой штат сотрудников Музея. Их было шесть человек: заместитель директора, четыре научных сотрудника и заведующий хозяйственным отделом. Коллектив этот размещался в той комнате, в первом этаже, которую многие из нас помнят. На улице висела вывеска: „Дирекция Музея русской архитектуры“.

В таких условиях и пришлось начинать работу Алексею Викторовичу. Причем, как известно, Алексей Викторович обладал большой демократичностью. Он с первого же дня поставил себе за правило все вопросы решать коллективно. Причем, придавая огромное значение Музею русской архитектуры, он, будучи страшно занят работой (объем его работы, как вы знаете, неограничен, — кажется, нет ни одного учреждения в Москве, связанного с искусством и архитектурой, где он не принимал бы участия), сразу определил день в неделю, который точно зафиксировал и аккуратнейшим образом приезжал в этот день, в определенные часы и занимался с коллективом Музея. Причем каждая такая встреча с Алексеем Викторовичем всегда вселяла бодрость и энергию в сотрудников при разрешении всяких запутанных вопросов, а таких вопросов было очень много.

Причем, понимая хорошо, что получить сотрудников со стажем, со званием и т. д. на те оклады, которые установлены у нас в музее (а музей волей Управления по делам архитектуры приравнен к второй категории, т. е. нечто вроде краеведческого музея), мудрено. Алексей Викторович, подбирая кадры, искал энтузиастов, которые заражены идеей создания Музея русской архитектуры. Таких людей он привлекал. И таким образом, осторожно подбирая сотрудников, собралось 11 человек научных сотрудников музея, вместе с самим Алексеем Викторовичем. По положению о Музее у нас должно было быть что-то около 25 человек, но, когда последовал указ о снятии всех незамещенных должностей, тут все это было срезано и остались 11 человек, которые и пребывают по сей день. С этим небольшим штатом и пришлось Алексею Викторовичу разрешать все вопросы, связанные с организацией музея.

Под его наблюдением и при его подталкивании был составлен тематический план, причем этот план был иллюстрирован графикой в помощь тексту, были сделаны чертежи всех стен залов музея и все эти стены были заполнены нарисованными экспонатами, — что там должно быть, согласно тематическому плану. Этот тематический план со всеми приложениями был доставлен в Управление по делам архитектуры и там доложен в Коллегии, которая его и утвердила.

На научных сотрудников музея была возложена задача выявить, что же существует в природе для того, чтобы создать музей русской архитектуры. С этой целью наши сотрудники командировались в Ленинград, где они обследовали фонды музеев, а также в московские музеи и архивы, в учрежденческие архивы и т. д. Конечно, не обходилось дело и без курьезов. Так, некоторые государственные музеи наших сотрудников не подпускали к своим фондам, хотя распоряжение гласило четко и ясно: выделить из фондов то, что у них не находится в экспозиции. Пришлось прибегать к разным способам, чтобы получить сведения об этих фондах: изучались каталоги выставок, которые устраивались тем или иным музеем, пользовались, конечно, и знакомствами, чтобы так или иначе проникнуть в эти фонды. В результате был